— И в этом тоже состоит роль поэзии. Ой, я слышу у пруда возбужденные голоса. А ну выгляни быстренько, взгляни, что там деется.

— Геральт, — Цири снова заглянула в щель, — стоит, опустив голову. А Йеннифэр страшно кричит на него. Кричит и размахивает руками. Ой–ёй… Что бы это значило?

— Детский вопрос. — Лютик снова глянул на плывущие по небу облака. — Теперь она просит у него прощения.

Глава 3

У Геральта были основания подозревать — и он действительно подозревал, — что банкеты чародеев отличаются от пиров и торжественных обедов простых смертных. Однако что различие окажется столь велико и принципиально — он не ожидал.

Предложение Йеннифэр сопровождать ее на предваряющем чародейский Сбор банкете оказалось для него неожиданным, но не ошарашило. Это было не первое предложение такого рода. Уже раньше, когда они жили вместе и их отношения складывались прекрасно, Йеннифэр хотелось присутствовать на сборах и дружеских пирушках в его обществе. Однако он решительно отказывался, полагая, что в компании чародеев в лучшем случае окажется диковинкой и сенсацией, а в худшем — нежелательным пришельцем и парией. Йеннифэр смеялась над его опасениями, но не настаивала. А поскольку в иных ситуациях она умела настаивать так, что весь дом сотрясался и сыпалось стекло, постольку Геральт утвердился в мнении, что его решения были правильными.

На этот раз он согласился. Не раздумывая. Предложение последовало после долгого, откровенного и эмоционального разговора. Разговора, который сблизил их вновь, отодвинул в тень и забытье давние конфликты, растопил лед обиды, гордыни и ожесточения. После разговора на дамбе в Хирунде Геральт согласился бы на любое, абсолютно любое предложение Йеннифэр. Не отказался бы даже от совместного посещения ада ради того, чтобы хлебнуть чашечку кипящей смолы в компании огненных демонов.

И еще была Цири, без которой ни этого разговора, ни этой встречи не было бы, Цири, которой, если верить Кодрингеру, интересовался какой–то чародей. Геральт рассчитывал на то, что его присутствие на Сборе спровоцирует чародея и заставит того действовать. Но Йеннифэр он не сказал об этом ни слова.

Из Хирунда он, она, Цири и Лютик поехали прямо на Танедд. Для начала остановились в огромном комплексе дворца Локсия, разместившемся у юго–восточного подножия горы. Дворец уже кишмя кишел гостями Сбора и сопровождающими их лицами, но для Йеннифэр сразу же нашлись покои. В Локсии они провели целый день. Весь этот день Геральт разговаривал с Цири, Лютик бегал, собирал и распространял слухи и сплетни, чародейка выбирала и примеривала наряды. А когда наступил вечер, ведьмак с Йеннифэр присоединились к многоцветной процессии, направлявшейся в Аретузу — дворец, в котором предстояло иметь место банкету. И теперь, в Аретузе, Геральт удивлялся и изумлялся, хоть и дал себе слово ничему не удивляться и не изумляться.

Огромная центральная зала дворца имела форму буквы «Т». Длинное плечо освещали окна, узкие и невероятно высокие, доходящие чуть ли не до поддерживаемого колоннами свода. Свод тоже был высокий. Такой высокий, что трудно было разглядеть детали украшающих его фресок, на которых основным мотивом было многократно повторенное изображение пяти обнаженных фигур. Оконные проемы были забраны чертовски дорогими витражами, и все же в зале явно ощущались сквозняки. Геральта удивляло, что свечи при этом не гаснут, но, присмотревшись внимательнее, он удивляться перестал. Канделябры были магические, а возможно, даже иллюзорные. Во всяком случае, света они давали много, несравненно больше, чем обычные свечи.

Когда они вошли, в зале уже находилось не меньше сотни людей. Зала, по оценке ведьмака, могла вместить как минимум в три раза больше, даже если посредине, как того требовала традиция, поставить столы подковой. Но традиционной подковы не оказалось. Похоже было на то, что пировать собрались стоя, прохаживаясь вдоль стен, украшенных гобеленами, гирляндами и колеблющимися на сквозняке знаменами. Под гобеленами и гирляндами стояли ряды длинных столов. На столах теснились замысловатые блюда среди замысловатых цветных композиций из замысловатых ледяных фигур. Вглядевшись внимательнее, Геральт констатировал, что замысловатости было значительно, то есть значительно больше, чем еды.

— Есть нечего, — грустно отметил он, разглаживая на себе короткий черный, расшитый серебром и перехваченный в талии камзол, в который вырядила его Йеннифэр. Такой камзол — последний писк моды — почему–то называли дублетом. Откуда взялось такое название, ведьмак понятия не имел. И иметь не хотел. Йеннифэр на его замечание не отреагировала. Впрочем, Геральт и не ожидал реакции, хорошо зная, что чародейка не привыкла реагировать на подобные замечания. Но не отчаялся. Продолжал брюзжать. Просто ему хотелось побрюзжать.

— Музыки нет. Дует черт–те как. Присесть негде. Что, есть и пить будем стоя?

Чародейка одарила его волооким фиалковым взглядом и сказала неожиданно спокойно:

— Именно. Будем есть стоя. Кстати, тебе следует знать, что долго задерживаться у стола с блюдами бестактно.

— Постараюсь быть тактичным, — буркнул он. — Тем более что и задерживаться–то, похоже, негде.

— Пить большими глотками — очень бестактно, — продолжала поучать Йеннифэр, не обращая внимания на его ворчание. — Избегать беседы непростительно бестактно…

— А то, — прервал он, — что вон тот тощага в кретинских штанах указывает на меня пальцем двум своим подружкам, тоже бестактно?

— Да. Но не очень.

— Что будем делать, Йен?

— Фланировать по залу, здороваться, раздавать комплименты, беседовать… Перестань разглаживать дублет и поправлять волосы…

— Ты не разрешила мне надеть повязку…

— Твоя повязка слишком претенциозна. Ну, возьми меня под руку и пошли. Торчать вблизи входа — бестактно.

Они кружили по зале, постепенно наполняющейся гостями. Геральту зверски хотелось есть, но вскоре он понял, что Йеннифэр не шутила. Было видно, что обязывающий чародеев этикет и впрямь предполагает, что есть и пить надо мало и как бы с неохотой. Вдобавок ко всему каждая остановка у столика с яствами влекла за собой исполнение неких общественных обязанностей. Кто–то кого–то замечал, проявлял радость по сему случаю, подходил и приветствовал столь же многословно, сколь и фальшиво. После обязательной имитации взаимоцелования в щечку или до неприятности деликатного рукопожатия, неискренних улыбок и еще менее искренних, хоть и недурно замаскированных комплиментов следовала краткая и тоскливо банальная беседа ни о чем.

Ведьмак внимательно осматривался, пытаясь отыскать знакомые лица в надежде, что он тут все же не единственный, кто допущен к общению с чародейской братией. Йеннифэр заверяла его, что он, конечно же, не единственный, но что–то он не видел никого, кто не входил бы в Братство, а может, просто не мог никого узнать.

Пажи разносили на подносах вино, лавируя среди гостей. Йеннифэр не пила вообще. Ведьмак хотел, но не мог.

Ловко работая плечом, чародейка оттеснила его от стола и вывела в самый центр залы, в самый фокус всеобщего интереса. Сопротивление не помогло. Он понимал, в чем дело. Это была самая банальнейшая демонстрация.

Геральт знал, чего может ожидать, поэтому со стоическим спокойствием сносил полные нездорового любопытства взгляды чародеек и загадочные ухмылки чародеев. Хоть Йеннифэр и уверяла его, что правила хорошего тона и такта запрещают пользоваться на таких мероприятиях магией, он не верил, чтобы магики сумели удержаться, тем более что Йеннифэр провокационно выставляла его на всеобщее обозрение. И был прав. Несколько раз он почувствовал дрожание медальона и уколы чародейских импульсов. Некоторые мужчины, не говоря уже о дамах, пытались бесцеремонно читать его мысли. Он был к этому готов, знал, в чем дело, и знал, как реагировать. Глядел на идущую с ним под руку Йеннифэр, на бело–черно–бриллиантовую Йеннифэр с волосами цвета воронова крыла и фиалковыми глазами, а зондирующие его чародеи конфузились, смущались и, к его величайшему удовлетворению, явно теряли самоуверенность. Да, мысленно отвечал он им, да, вы не ошибаетесь. Существует только она. Она, рядом со мной, здесь и сейчас, и только это имеет значение. Здесь и сейчас. А кем она была раньше, где была раньше и с кем была раньше — ничего, абсолютно ничего не значит. Сейчас она со мной, здесь, среди вас. Со мной и ни с кем другим. Именно так я думаю, думаю постоянно о ней, неустанно думаю о ней, чувствую аромат ее духов, тепло ее тела. А вы хоть удавитесь от зависти.